Писала стопиццотое письмо. вновь в никуда. верней, тебе… да похер!
ты ж не читаешь, для тебя я сдохла тем летом. может раньше. все равно…
с тобой непревзойдённая жена и трупики цветов к восьмому марта.
со мной твой дом, загугленный на карте и дятел в темя с мыслью «не нужна»
пишу, стираю — словно не люблю. скулю тихонько — вновь хожу по краю,
молиться, знаешь, что-то не вставляет — с тобой вот, вместо Бога, говорю…
Да знаю, что не спустишься с небес, обидчиков моих не покараешь,
и вряд ли что-то новое узнаешь, со мною обходясь с приставкой -без…
таких ничто не учит, но горбы прекрасно исправляются могилой.
и я в свой горб большой рюкзак набила нежёвано проглоченных обид.
мне тяжело. мне больше не летать — и жизнь постыла, и весна уныла.
все думают я там скрываю крылья, а там с души балласта не поднять…
Улыбка — грим, обычный макияж. без отдыха носить — невыносимо.
зима прошла и все ругают зиму. и ждут чего-то нового. когда ж?
а знаешь, всё-же слово «никогда» имеет право быть не только в мыслях.
Господь, вот, не читает глупых писем, черновиков, но это ерунда.
я всё пишу… ведь некому сказать из тех, кто пару строк хотя бы понял.
прости меня. не в дату, а сегодня, когда уж и не принято прощать…
